ВО СЛАВУ ПОПКИ ФРАНКЕНА!
Подарок для polis girl!
Название: Попытка признательности
Автор: Тайный Санта
Размер: мини, 1064 слова
Пейринг/Персонажи: Райзел|Франкенштейн
Категория: джен
Жанр: Hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: О важности своевременного отдыха.
“Я уже говорил прежде, такой цвет мне не идет,” — сказанные слова возвращались к Райзелу снова и снова, воскрешая в памяти опущенный взгляд и склоненную голову Франкенштейна.
“Простите, Мастер,” — он столько раз слышал эту тихую просьбу о прощении, что ему ничего не оставалось, как молча принять ее. Райзел не хотел этого разговора, но должен был показать, что недоволен решением человека. Да, он неизменно прощал, ибо каждое извинение, слетевшее с губ Франкенштейна, было искренним, а временами и вовсе лишним. И в этот раз, после беседы у Райзела остался неприятный осадок недосказанности. Все оттого, что в глубине души он знал, что не прав.
Ровный белый свет в лаборатории добавлял помещению холодности - хотя Райзел и был безразличен к перепаду температур, все равно здесь было по-странному неуютно. Тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, гудением приборов и ламп, могла бы быть успокаивающей, но не для него. Он бесшумно ступал по плиточному полу, не желая привлекать к себе внимание. Он знал, что Франкенштейн занят, в очередной раз поглощенный каким-то исследованием. Не то чтобы Райзел был против, но порой чрезмерная увлеченность затягивала ученого столь глубоко, что тот забывал о необходимости отдыха.
В недавнем бою Франкенштейн довольно сильно пострадал, хотя упорно твердил, что все в порядке. Безрассудство его временами доходило до абсурдности, и тогда Райзел уже не мог, нет, не хотел оставаться в стороне. Он остановился напротив стола, за которым уставший и взъерошенный человек что-то усердно записывал, методично постукивая по экрану планшета. Франкенштейн казался совершенно нездешним, свободной рукой он придерживал сползающие на нос очки и совсем не обращал внимания на стоящего перед ним. Подавив тихий вздох, Райзел неспешно обошел стол, все так же оставаясь незамеченным, и не раздумывая опустил ладони на уставшие плечи Франкенштейна.
Его человек был излишне педантичен и не терпел небрежности в чем бы то ни было даже от себя. Так что, когда Райзел привлек к себе внимание прикосновением, ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы вскинувшийся было Франкенштейн остался сидеть на месте.
— Ты должен отдохнуть, — коротко произнес Райзел. — Это не обсуждается, — добавил он, моментально пресекая попытку сопротивления. И на мгновение напрягшиеся пуще прежнего плечи расслабились под его руками.
Райзел вспомнил, как несколько дней назад наблюдал схожую ситуацию. Когда после сражения Франкенштейн внезапно отлучился, оставив Тао за главного. Модифицированный человек с раннего утра и до глубокой ночи, ссутулившись, просиживал за ноутбуком, очевидно, разбираясь с последствиями минувшего боя. Тогда Такео сделал то же самое, что сейчас делал Райзел - с одним лишь отличием: Тао не пытался уйти от того, что, как выяснилось позже, называется массажем. И пусть Райзел оказался лишь невольным свидетелем, ничего сложного он в этом занятии не нашел. Поэтому, когда его пальцы стали двигаться, в точности копируя увиденные ранее движения, он рассчитывал на то, что это позволит Франкенштейну для начала успокоиться.
Его пальцы легко скользили по белоснежной ткани лабораторного халата, круговыми движениями сквозь ткань разминая шею и плечи. По связи Райзел чувствовал, как недоумение Франкенштейна разбивается о безграничное доверие, и его губы тронула легкая улыбка. Промелкушая мысль о том, что ткань совершенно лишняя, заставила Райзела желать прикоснуться непосредственно к коже. Но это чуть позже. Он прервал свое занятие, разворачивая к себе кресло и глядя точно в поблекшие от усталости голубые глаза, и взял Франкенштейна за руку, поднимая того на ноги.
Пока оторопевший Франкенштейн не пришёл в себя, Райзел настойчиво потянул его прочь из лаборатории.
— Мастер, но мне нужно закончить…
— Нет, — твердо ответил Райзел, не желая слушать возражений. Он быстро шагал, минуя темную гостиную, направляясь к лестнице ведущей вверх. Франкенштейн, покорно следовавший за ним, вдруг остановился и сделал попытку высвободить руку, однако Райзел был непреклонен. Он повернул голову, чтобы понять причину несвойственного Франкенштейну протеста по отношению к своим решениям. И перед его глазами предстал совершенно сбитый с толку человек. Снова этот извиняющийся взгляд и по-детски упрямое: “Я сам. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.”
Проигнорировав мысленную просьбу, Райзел просто двинулся вперед, более не чувствуя сопротивления. Достигнув двери в спальню, которой почти не пользовался, он открыл дверь и вошел, заводя следом за собой совсем поникшего Франкенштейна. Райзел был не силен в выражении чувств на словах, он хотел извиниться и сказать, что благодарен и вовсе не сердится, но красноречием природа, увы, его обделила. Так что он выбрал наиболее простую форму выражения искренней заботы о человеке. Сейчас он желал лишь одного: чтобы Франкенштейн наконец перестал беспокоиться и нервничать, чтобы хоть на одну ночь оставил свои бесконечные расчеты и постоянную занятость, чтобы, в конце концов, выспался.
Не долго думая, Райзел присел на широкую и явно слишком большую для одного человека кровать и приглашающе похлопал рядом с собой. Но Франкенштейн не шелохнулся, так и замерев посреди комнаты с растерянным видом. Райзел отчетливо ощущал неловкость, исходящую от человека. И кажется начал понимать в чем, собственно, заминка. Он вспомнил, что люди для сна используют специальный наряд, именуемый пижамой. Однажды Райзел видел подобный на Регисе и будучи наблюдательным, успел сделать вывод, что одежда для сна должна быть мягкой, удобной и, очевидно, милой. Взмах рукой - и вот уже через мгновение строгий костюм Франкенштейна сменяется свободной пушистой пижамой*.
— Ложись, — выжидательно глядя, сказал Райзел. Он наблюдал за медлительным выполнением своей просьбы, хорошо чувствуя смущение Франкенштейна, которому не мог найти объяснения. Все же Райзел воспринимал окружающую среду нового для себя мира через призму полученного опыта. И очень надеялся, что не пересек никаких границ, в которых так просто запутаться. Ведь пока он спал, время шло, и кто знает, что могло измениться. Хотя на первый взгляд между ним и Франкенштейном все оставалось по-прежнему. Но за века, прожитые вместе, Райзел все еще находил то, что способно его удивить и озадачить. Только сегодня он не стал задавать вопросов, предпочитая следовать за обстоятельствами. Он просто дождался, когда человек удобно устроится, и сам прилег рядом, легко коснулся светлой макушки, осторожно зарываясь пальцами в светлые мягкие волосы, нежно поглаживая. Райзел почувствовал, как нерешительно Франкенштейн приобнял его, прижимаясь ближе.
Франкенштейн был тем, кто научил его жить, тем, ради кого Райзел был готов меняться. Он любил Франкенштейна. Ему безумно хотелось остановить время, продлевая редкое мгновение успокоения, которое приносили объятия. Он знал, что Франкенштейна переполняли те же чувства и что тот не стеснялся своего откровения в их проявлении. Хорошо, что ночь только началась, и Райзел непременно обеспечит человеку заслуженный спокойный сон. Как безграничную благодарность за бескорыстие и верность, за заботу и самоотверженность. Пусть не всегда эта благодарность выражалась очевидностью, все же он намерен донести ее до того, кто был ему дорог.. Для этого была масса способов, но сейчас Райзел решил действовать, руководствуясь тем, что люди называют интуицией. И хотя Франкенштейн уже во всю мерно посапывал, уткнувшись носом в его бок, он знал, что будет услышан.
— Спасибо, Франкенштейн.
Еще один фик бонусом. 1206 словФранкенштейн не выносил одиночества. Больше не мог выносить. Это странно, но присутствие практически всегда молчавшего Райзела, дарило ему покой. Раньше Франкенштейн все время стремился быть один, на протяжении десятилетий бежал от людей, не желал привязанностей. Ведь каждого кто был связан с ним, в итоге настигла трагическая судьба, обернувшаяся против Франкенштейна очередным проклятием, которое неизменно догоняло его, просачиваясь сквозь сны. Ему казалось, что дистанции с окружающими было достаточно, для того чтобы сохранить невинные жизни. Вот только куда бы ни шел Франкенштейн, позади него всегда след в след шли смерть и разрушения. Однако теперь, вопреки всякой логике, что-то изменилось. Когда он оставался в доме один, время становилось тягучим и медленным. Пусть Мастер редко покидал пределы поместья, для Франкенштейна такие промежутки одиночества становились все несноснее. И длиннее. Нет, он правда был рад, что Райзел стал чаще выходить наружу, и даже мог пропадать несколько дней, но в тот же миг это вызывало во Франкенштейне иррациональных страх, от которого некуда было деться.
С недавних пор — Франкенштейн сам затруднялся вспомнить с каких — он стал замечать, что ему сложно находиться вне зоны видимости Мастера. Даже лаборатория и исследования больше не спасали положения, не приносили привычного облегчения и не избавляли от настойчивого желания чувствовать чужое присутствие, лишь нагнетали тоску напрочь лишая сосредоточенности. На душе становилось неспокойно, несмотря на то, что их с Мастером связь все время оставалась натянутой, давая понять, что все совершенно в порядке и Франкенштейну не о чем волноваться. Только это все равно не добавляло уверенности, и куда бы не отправился Мастер, необъяснимое чувство тревоги продолжало терзать Франкенштейна. Это влечение к другому существу, пусть даже и не совсем человеку, но все же к живому, к чувствующему, дышащему, теперь стало необходимостью для него. Райзел был живым, только как-то так получилось, что никто не придавал этому особого значения, продолжая глупо трепетать перед силой Ноблесс. А Франкенштейн, напротив, стал слишком зависим от Райзела, от созерцания истинных эмоций спрятанных за ширмой отчужденности.
Все потому, что эти напыщенные и самовлюбленные благородные не могли или попросту не желали замечать, что Ноблесс испытывал такие же обычные для каждого чувства, что намеренно отстранялся. (Разве только старый Лорд был в курсе, но и тот, не был тем, кто мог понять в полной мере). Франкенштейн же видел, знал и хотел узнать ещё больше, прикоснуться к тому, к чему другие не смеют. Такова была его натура, рисковать и бросать вызов здравому смыслу, иначе бы не было и половины совершенных им открытий. Не обставь он союз, забрав по праву причитающуюся ему ошибку, не рискни он прорваться на территорию благородных, не брось он вызов сразу двум противникам, зная, что уступал им в силе — Франкенштейн не оказался бы сейчас здесь, с тем без кого и помыслить не мог о будущем. Так же как оставаясь наедине с собой и коротая время теряясь в мыслях о Мастере, он совсем не робел от картинок, подкинутых заботливым воображением, каждая из которых не отличалась невинностью. И чувство вседозволенности в рамках своей фантазии, разливалось по телу волной болезненно острого наслаждения. И пока Райзел не высказывал своего недовольства, Франкенштейн считал себя вправе любить его. Достаточно было просто стоять с Мастером в одной комнате, дышать одним воздухом и представлять как целовал бы белую кожу запястий, постепенно переходя к более решительным ласкам.
Пока Франкенштейн предавался своим мечтам, прогоняя все нарастающую тревогу, навязчивую, раздражающую и подталкивающую сиюминутно сорваться с места просто, чтобы убедиться, что с Мастером все хорошо. Параллельно увлеченный приготовлением ужина, он совсем не заметил, когда Райзел вернулся. Лишь спустя несколько минут осознал, что за ним наблюдали, явно желая привлечь его внимание. Франкенштейн понял, что был застигнут врасплох, он не скрывал своих мыслей, а Мастер стоял в метре от него. Отложив нож, он медленно развернулся лицом к Райзелу, не смея поднять глаз поклонился, и вполне уверенно произнес:
— Мои глубочайшие извинения, Мастер. Ужин ещё не готов, но если пожелаете я подам чай. — Ответа не последовало, но хватило и того, что он не услышал короткое “нет”.
Страшнее всего для Франкенштейна, было увидеть в глазах Райзела хоть малейший намек на печаль, особенно когда причина этой печали он сам. Такой взгляд словно кричал: “ты не меняешься”. Но почему-то это не мешало ему без конца встревать в перепалки с каджу. Стычки порой приводили к довольно масштабным разрушениям. Как бы Франкенштейн ни пытался свести свои промахи к минимуму, и по возможности не беспокоить Мастера, тот все равно всегда обо всем знал. Временами Райзел открыто демонстрировал свое недовольство, и уже это одно действовало на Франкенштейна как хлесткая пощечина, заставляя устыдиться своего поведения. Однако найти объяснения своим поступкам Франкенштейн не пытался, да и не смог бы. Мастер все знал сам: то какой Франкенштейн на самом деле, под коркой напускной самоуверенности и показной дерзости. От этого знания его естество наполнялось теплом, что все сильнее разгоралось пожаром в районе солнечного сплетения. Было трудно дышать, и воздух, который столь сильно был нужен Франкенштейну, находился совсем близко, только протяни руку и...
Франкенштейн закусил нижнюю губу, пытался таким образом обуздать нервную дрожь в руках, когда подавал Райзелу чай источающий непривычно сладкий аромат. Он старался не расплескать содержимое и облегченно выдохнул, когда чашка с глухим стуком коснулась гладкой поверхности стола. Сегодня вместо сахара он добавил в чай майский мед. В надежде, что Мастер оценит несколько более тонкий вкус. Удовлетворенный тем, что ни пролил и капли, Франкенштейн выпрямился распрямив плечи и замер ожидая вердикта. Так сложилось, что все новое он преподносил Райзелу не спрашивая на то дозволения, основываясь лишь на своих наблюдениях и предпочтениях Мастера. Он был уверен, что Райзел не понял бы о чем речь, начни Франкенштейн вдаваться в подробности, знал как остро тот реагировал на такие вещи, невзирая на то, что внешне всегда оставался спокоен. К тому же любое отклонение от привычной нормы чаепития, было для Франкенштейна неким поводом начать разговор. Разговор слишком личный, чтобы каждое сказанное слово звучало обезоруживающе откровенно, обнажающе. Не было надобности лгать Мастеру, и Франкенштейн считал это своей свободой. Одной из многих свобод, которые дал ему Райзел, великодушно сняв с Франкенштейна оковы ненависти к самому себе.
Пристально наблюдая за тем, как Райзел сделал первый глоток, Франкенштейн затаил дыхание в ожидании. Любопытство мелькнувшее в глазах Мастера не укрылось от его цепкого взгляда и он наконец обрел уверенность начать:
— Вместо сахара, я добавил в чай мед. Надеюсь, он пришелся Мастеру по вкусу. Если же это не так, то…
— Франкенштейн, это… Очень вкусно и сладко… — Райзел прервал ровный низкий голос своего дворецкого, давая понять, что все нормально. Поразмыслив буквально несколько секунд, он сделал еще несколько глотков, и все же добавил: — Тебя что-то беспокоит?
— Мастер, позвольте спросить, как прошла ваша прогулка с господином Музаккой? — Ни секунда не задумываясь просто спросил Франкенштейн.
— Без происшествий, если ты это имеешь в виду.
Франкенштейн было смутился, но быстро взял себя в руки, и совершенно не стесняясь, сказал:
— Вас долго не было. Я волновался.
Райзел внезапно поставил чашку на стол небрежно отодвигая ее в сторону. Несвойственный Ноблесс быстрый жест, показался Франкенштейну, чересчур резким, а минутная тишина растянулась на вечность. В замешательстве он пропустил момент, когда пальцы Мастера переплелись с его пальцами, и как легко Райзел притянул Франкенштейна ближе, требуя чтобы тот сел рядом. Другую ладонь, Франкенштейн почувствовал на своем подбородке, голубые глаза встретились с алыми, без возможности отвести взгляд. Мгновение, и он оказался заключен в крепкие объятия. Чувствуя как связь наполнилась пониманием, а заботливые руки успокаивающе поглаживали его по спине. Франкенштейн судорожно выдохнул, отпуская скопившееся за все время напряжение, и положив голову на плечо Райзела, попросил:
— Пожалуйста, Мастер, больше не уходите так надолго.
Название: Попытка признательности
Автор: Тайный Санта
Размер: мини, 1064 слова
Пейринг/Персонажи: Райзел|Франкенштейн
Категория: джен
Жанр: Hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: О важности своевременного отдыха.
“Я уже говорил прежде, такой цвет мне не идет,” — сказанные слова возвращались к Райзелу снова и снова, воскрешая в памяти опущенный взгляд и склоненную голову Франкенштейна.“Простите, Мастер,” — он столько раз слышал эту тихую просьбу о прощении, что ему ничего не оставалось, как молча принять ее. Райзел не хотел этого разговора, но должен был показать, что недоволен решением человека. Да, он неизменно прощал, ибо каждое извинение, слетевшее с губ Франкенштейна, было искренним, а временами и вовсе лишним. И в этот раз, после беседы у Райзела остался неприятный осадок недосказанности. Все оттого, что в глубине души он знал, что не прав.
Ровный белый свет в лаборатории добавлял помещению холодности - хотя Райзел и был безразличен к перепаду температур, все равно здесь было по-странному неуютно. Тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, гудением приборов и ламп, могла бы быть успокаивающей, но не для него. Он бесшумно ступал по плиточному полу, не желая привлекать к себе внимание. Он знал, что Франкенштейн занят, в очередной раз поглощенный каким-то исследованием. Не то чтобы Райзел был против, но порой чрезмерная увлеченность затягивала ученого столь глубоко, что тот забывал о необходимости отдыха.
В недавнем бою Франкенштейн довольно сильно пострадал, хотя упорно твердил, что все в порядке. Безрассудство его временами доходило до абсурдности, и тогда Райзел уже не мог, нет, не хотел оставаться в стороне. Он остановился напротив стола, за которым уставший и взъерошенный человек что-то усердно записывал, методично постукивая по экрану планшета. Франкенштейн казался совершенно нездешним, свободной рукой он придерживал сползающие на нос очки и совсем не обращал внимания на стоящего перед ним. Подавив тихий вздох, Райзел неспешно обошел стол, все так же оставаясь незамеченным, и не раздумывая опустил ладони на уставшие плечи Франкенштейна.
Его человек был излишне педантичен и не терпел небрежности в чем бы то ни было даже от себя. Так что, когда Райзел привлек к себе внимание прикосновением, ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы вскинувшийся было Франкенштейн остался сидеть на месте.
— Ты должен отдохнуть, — коротко произнес Райзел. — Это не обсуждается, — добавил он, моментально пресекая попытку сопротивления. И на мгновение напрягшиеся пуще прежнего плечи расслабились под его руками.
Райзел вспомнил, как несколько дней назад наблюдал схожую ситуацию. Когда после сражения Франкенштейн внезапно отлучился, оставив Тао за главного. Модифицированный человек с раннего утра и до глубокой ночи, ссутулившись, просиживал за ноутбуком, очевидно, разбираясь с последствиями минувшего боя. Тогда Такео сделал то же самое, что сейчас делал Райзел - с одним лишь отличием: Тао не пытался уйти от того, что, как выяснилось позже, называется массажем. И пусть Райзел оказался лишь невольным свидетелем, ничего сложного он в этом занятии не нашел. Поэтому, когда его пальцы стали двигаться, в точности копируя увиденные ранее движения, он рассчитывал на то, что это позволит Франкенштейну для начала успокоиться.
Его пальцы легко скользили по белоснежной ткани лабораторного халата, круговыми движениями сквозь ткань разминая шею и плечи. По связи Райзел чувствовал, как недоумение Франкенштейна разбивается о безграничное доверие, и его губы тронула легкая улыбка. Промелкушая мысль о том, что ткань совершенно лишняя, заставила Райзела желать прикоснуться непосредственно к коже. Но это чуть позже. Он прервал свое занятие, разворачивая к себе кресло и глядя точно в поблекшие от усталости голубые глаза, и взял Франкенштейна за руку, поднимая того на ноги.
Пока оторопевший Франкенштейн не пришёл в себя, Райзел настойчиво потянул его прочь из лаборатории.
— Мастер, но мне нужно закончить…
— Нет, — твердо ответил Райзел, не желая слушать возражений. Он быстро шагал, минуя темную гостиную, направляясь к лестнице ведущей вверх. Франкенштейн, покорно следовавший за ним, вдруг остановился и сделал попытку высвободить руку, однако Райзел был непреклонен. Он повернул голову, чтобы понять причину несвойственного Франкенштейну протеста по отношению к своим решениям. И перед его глазами предстал совершенно сбитый с толку человек. Снова этот извиняющийся взгляд и по-детски упрямое: “Я сам. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.”
Проигнорировав мысленную просьбу, Райзел просто двинулся вперед, более не чувствуя сопротивления. Достигнув двери в спальню, которой почти не пользовался, он открыл дверь и вошел, заводя следом за собой совсем поникшего Франкенштейна. Райзел был не силен в выражении чувств на словах, он хотел извиниться и сказать, что благодарен и вовсе не сердится, но красноречием природа, увы, его обделила. Так что он выбрал наиболее простую форму выражения искренней заботы о человеке. Сейчас он желал лишь одного: чтобы Франкенштейн наконец перестал беспокоиться и нервничать, чтобы хоть на одну ночь оставил свои бесконечные расчеты и постоянную занятость, чтобы, в конце концов, выспался.
Не долго думая, Райзел присел на широкую и явно слишком большую для одного человека кровать и приглашающе похлопал рядом с собой. Но Франкенштейн не шелохнулся, так и замерев посреди комнаты с растерянным видом. Райзел отчетливо ощущал неловкость, исходящую от человека. И кажется начал понимать в чем, собственно, заминка. Он вспомнил, что люди для сна используют специальный наряд, именуемый пижамой. Однажды Райзел видел подобный на Регисе и будучи наблюдательным, успел сделать вывод, что одежда для сна должна быть мягкой, удобной и, очевидно, милой. Взмах рукой - и вот уже через мгновение строгий костюм Франкенштейна сменяется свободной пушистой пижамой*.
— Ложись, — выжидательно глядя, сказал Райзел. Он наблюдал за медлительным выполнением своей просьбы, хорошо чувствуя смущение Франкенштейна, которому не мог найти объяснения. Все же Райзел воспринимал окружающую среду нового для себя мира через призму полученного опыта. И очень надеялся, что не пересек никаких границ, в которых так просто запутаться. Ведь пока он спал, время шло, и кто знает, что могло измениться. Хотя на первый взгляд между ним и Франкенштейном все оставалось по-прежнему. Но за века, прожитые вместе, Райзел все еще находил то, что способно его удивить и озадачить. Только сегодня он не стал задавать вопросов, предпочитая следовать за обстоятельствами. Он просто дождался, когда человек удобно устроится, и сам прилег рядом, легко коснулся светлой макушки, осторожно зарываясь пальцами в светлые мягкие волосы, нежно поглаживая. Райзел почувствовал, как нерешительно Франкенштейн приобнял его, прижимаясь ближе.
Франкенштейн был тем, кто научил его жить, тем, ради кого Райзел был готов меняться. Он любил Франкенштейна. Ему безумно хотелось остановить время, продлевая редкое мгновение успокоения, которое приносили объятия. Он знал, что Франкенштейна переполняли те же чувства и что тот не стеснялся своего откровения в их проявлении. Хорошо, что ночь только началась, и Райзел непременно обеспечит человеку заслуженный спокойный сон. Как безграничную благодарность за бескорыстие и верность, за заботу и самоотверженность. Пусть не всегда эта благодарность выражалась очевидностью, все же он намерен донести ее до того, кто был ему дорог.. Для этого была масса способов, но сейчас Райзел решил действовать, руководствуясь тем, что люди называют интуицией. И хотя Франкенштейн уже во всю мерно посапывал, уткнувшись носом в его бок, он знал, что будет услышан.
— Спасибо, Франкенштейн.
Еще один фик бонусом. 1206 словФранкенштейн не выносил одиночества. Больше не мог выносить. Это странно, но присутствие практически всегда молчавшего Райзела, дарило ему покой. Раньше Франкенштейн все время стремился быть один, на протяжении десятилетий бежал от людей, не желал привязанностей. Ведь каждого кто был связан с ним, в итоге настигла трагическая судьба, обернувшаяся против Франкенштейна очередным проклятием, которое неизменно догоняло его, просачиваясь сквозь сны. Ему казалось, что дистанции с окружающими было достаточно, для того чтобы сохранить невинные жизни. Вот только куда бы ни шел Франкенштейн, позади него всегда след в след шли смерть и разрушения. Однако теперь, вопреки всякой логике, что-то изменилось. Когда он оставался в доме один, время становилось тягучим и медленным. Пусть Мастер редко покидал пределы поместья, для Франкенштейна такие промежутки одиночества становились все несноснее. И длиннее. Нет, он правда был рад, что Райзел стал чаще выходить наружу, и даже мог пропадать несколько дней, но в тот же миг это вызывало во Франкенштейне иррациональных страх, от которого некуда было деться.
С недавних пор — Франкенштейн сам затруднялся вспомнить с каких — он стал замечать, что ему сложно находиться вне зоны видимости Мастера. Даже лаборатория и исследования больше не спасали положения, не приносили привычного облегчения и не избавляли от настойчивого желания чувствовать чужое присутствие, лишь нагнетали тоску напрочь лишая сосредоточенности. На душе становилось неспокойно, несмотря на то, что их с Мастером связь все время оставалась натянутой, давая понять, что все совершенно в порядке и Франкенштейну не о чем волноваться. Только это все равно не добавляло уверенности, и куда бы не отправился Мастер, необъяснимое чувство тревоги продолжало терзать Франкенштейна. Это влечение к другому существу, пусть даже и не совсем человеку, но все же к живому, к чувствующему, дышащему, теперь стало необходимостью для него. Райзел был живым, только как-то так получилось, что никто не придавал этому особого значения, продолжая глупо трепетать перед силой Ноблесс. А Франкенштейн, напротив, стал слишком зависим от Райзела, от созерцания истинных эмоций спрятанных за ширмой отчужденности.
Все потому, что эти напыщенные и самовлюбленные благородные не могли или попросту не желали замечать, что Ноблесс испытывал такие же обычные для каждого чувства, что намеренно отстранялся. (Разве только старый Лорд был в курсе, но и тот, не был тем, кто мог понять в полной мере). Франкенштейн же видел, знал и хотел узнать ещё больше, прикоснуться к тому, к чему другие не смеют. Такова была его натура, рисковать и бросать вызов здравому смыслу, иначе бы не было и половины совершенных им открытий. Не обставь он союз, забрав по праву причитающуюся ему ошибку, не рискни он прорваться на территорию благородных, не брось он вызов сразу двум противникам, зная, что уступал им в силе — Франкенштейн не оказался бы сейчас здесь, с тем без кого и помыслить не мог о будущем. Так же как оставаясь наедине с собой и коротая время теряясь в мыслях о Мастере, он совсем не робел от картинок, подкинутых заботливым воображением, каждая из которых не отличалась невинностью. И чувство вседозволенности в рамках своей фантазии, разливалось по телу волной болезненно острого наслаждения. И пока Райзел не высказывал своего недовольства, Франкенштейн считал себя вправе любить его. Достаточно было просто стоять с Мастером в одной комнате, дышать одним воздухом и представлять как целовал бы белую кожу запястий, постепенно переходя к более решительным ласкам.
Пока Франкенштейн предавался своим мечтам, прогоняя все нарастающую тревогу, навязчивую, раздражающую и подталкивающую сиюминутно сорваться с места просто, чтобы убедиться, что с Мастером все хорошо. Параллельно увлеченный приготовлением ужина, он совсем не заметил, когда Райзел вернулся. Лишь спустя несколько минут осознал, что за ним наблюдали, явно желая привлечь его внимание. Франкенштейн понял, что был застигнут врасплох, он не скрывал своих мыслей, а Мастер стоял в метре от него. Отложив нож, он медленно развернулся лицом к Райзелу, не смея поднять глаз поклонился, и вполне уверенно произнес:
— Мои глубочайшие извинения, Мастер. Ужин ещё не готов, но если пожелаете я подам чай. — Ответа не последовало, но хватило и того, что он не услышал короткое “нет”.
Страшнее всего для Франкенштейна, было увидеть в глазах Райзела хоть малейший намек на печаль, особенно когда причина этой печали он сам. Такой взгляд словно кричал: “ты не меняешься”. Но почему-то это не мешало ему без конца встревать в перепалки с каджу. Стычки порой приводили к довольно масштабным разрушениям. Как бы Франкенштейн ни пытался свести свои промахи к минимуму, и по возможности не беспокоить Мастера, тот все равно всегда обо всем знал. Временами Райзел открыто демонстрировал свое недовольство, и уже это одно действовало на Франкенштейна как хлесткая пощечина, заставляя устыдиться своего поведения. Однако найти объяснения своим поступкам Франкенштейн не пытался, да и не смог бы. Мастер все знал сам: то какой Франкенштейн на самом деле, под коркой напускной самоуверенности и показной дерзости. От этого знания его естество наполнялось теплом, что все сильнее разгоралось пожаром в районе солнечного сплетения. Было трудно дышать, и воздух, который столь сильно был нужен Франкенштейну, находился совсем близко, только протяни руку и...
Франкенштейн закусил нижнюю губу, пытался таким образом обуздать нервную дрожь в руках, когда подавал Райзелу чай источающий непривычно сладкий аромат. Он старался не расплескать содержимое и облегченно выдохнул, когда чашка с глухим стуком коснулась гладкой поверхности стола. Сегодня вместо сахара он добавил в чай майский мед. В надежде, что Мастер оценит несколько более тонкий вкус. Удовлетворенный тем, что ни пролил и капли, Франкенштейн выпрямился распрямив плечи и замер ожидая вердикта. Так сложилось, что все новое он преподносил Райзелу не спрашивая на то дозволения, основываясь лишь на своих наблюдениях и предпочтениях Мастера. Он был уверен, что Райзел не понял бы о чем речь, начни Франкенштейн вдаваться в подробности, знал как остро тот реагировал на такие вещи, невзирая на то, что внешне всегда оставался спокоен. К тому же любое отклонение от привычной нормы чаепития, было для Франкенштейна неким поводом начать разговор. Разговор слишком личный, чтобы каждое сказанное слово звучало обезоруживающе откровенно, обнажающе. Не было надобности лгать Мастеру, и Франкенштейн считал это своей свободой. Одной из многих свобод, которые дал ему Райзел, великодушно сняв с Франкенштейна оковы ненависти к самому себе.
Пристально наблюдая за тем, как Райзел сделал первый глоток, Франкенштейн затаил дыхание в ожидании. Любопытство мелькнувшее в глазах Мастера не укрылось от его цепкого взгляда и он наконец обрел уверенность начать:
— Вместо сахара, я добавил в чай мед. Надеюсь, он пришелся Мастеру по вкусу. Если же это не так, то…
— Франкенштейн, это… Очень вкусно и сладко… — Райзел прервал ровный низкий голос своего дворецкого, давая понять, что все нормально. Поразмыслив буквально несколько секунд, он сделал еще несколько глотков, и все же добавил: — Тебя что-то беспокоит?
— Мастер, позвольте спросить, как прошла ваша прогулка с господином Музаккой? — Ни секунда не задумываясь просто спросил Франкенштейн.
— Без происшествий, если ты это имеешь в виду.
Франкенштейн было смутился, но быстро взял себя в руки, и совершенно не стесняясь, сказал:
— Вас долго не было. Я волновался.
Райзел внезапно поставил чашку на стол небрежно отодвигая ее в сторону. Несвойственный Ноблесс быстрый жест, показался Франкенштейну, чересчур резким, а минутная тишина растянулась на вечность. В замешательстве он пропустил момент, когда пальцы Мастера переплелись с его пальцами, и как легко Райзел притянул Франкенштейна ближе, требуя чтобы тот сел рядом. Другую ладонь, Франкенштейн почувствовал на своем подбородке, голубые глаза встретились с алыми, без возможности отвести взгляд. Мгновение, и он оказался заключен в крепкие объятия. Чувствуя как связь наполнилась пониманием, а заботливые руки успокаивающе поглаживали его по спине. Франкенштейн судорожно выдохнул, отпуская скопившееся за все время напряжение, и положив голову на плечо Райзела, попросил:
— Пожалуйста, Мастер, больше не уходите так надолго.
@темы: Santa 2017
-
-
07.01.2018 в 20:39-
-
07.01.2018 в 20:48/а пижамка оч порадовала. за нее отдельнео спасибо х )/
а еще умилило непонимание Мастера смущения Франкена в спальне, тот небось уже размечтался о чем то большем
и конец очень трогательным получился.
еще раз спасибо = )
-
-
07.01.2018 в 21:57polis girl, автор крайне признателен за такой теплый отзыв и очень переживал, что не попал именно в милую часть их отношений. Автор правда счастлив, что смог. /Очень сомневался по поводу пижамки, но как оказалось зря, если это будет интересно, то она была розовенькой, просто в контекст не ложилось./
-
-
07.01.2018 в 22:30уррр = )
розовенькая это прекрасно. Мастер явно учитывает вкусы Франкена
-
-
07.01.2018 в 22:50